Гм-м... У нас все, слава Богу, поскромнее. Ковров запасных не имеем. Шторы одни и те же в будни и праздники. Сервизов полтора, правда, тот, который целехонек, с голубыми цветочками, я вообще никогда не достаю из серванта, дабы не располовинить. Кутью готовлю с изюмом и каждое Рождество, вздохнув над новой нераспечатанной (ну как на зло!) баночкой меда, вздохнув, кладу ее на место с неизменной думой: "Вот заболеет, не дай Бог, кто-нибудь, тогда и открою". Мой старший сын недавно блеснул остроумием:

—Мама, а разве бывает мед нелечебный?

—Бывает, — сухо ответила я.

А какой это? — удивился он. Разговор этот я замяла и сама припомнила недавно прочитанные мной воспоминания Е. Рачинской: у них под лестницей в доме всегда стояла бочка меда...

Торопиться в этот день мне есть куда: нужно хотя бы ненадолго сбегать с детками в церковь, успев к помазанию на всенощной, а потом быстренько вернуться домой, чтобы накормить всех ужином и чтобы никто, придя со службы, не мучился голодом в ожидании хозяйки. Я не могу себе позволить, чтобы кто-то сказал, порицая мою Церковь: "Вот, все побросала, убежала в церковь!..." Я ничего не бросаю в доме и кормлю свою семью из собственных рук.

Я была страшно рада, откопав в далевском словаре чудненькую пословицу из старой русской жизни: "Или к обедне идти, или обрядню вести". Значит, и в те времена у женщин существовала та же проблема, что и у меня: посещения церкви в праздник (всенощная, обедня) требуют "тесноты" хозяйственной жизни, ее сдвигов и изменений, внутреннего напряжения. В предпраздничные дни нужно очень разумно расставить свои домашние дела, чтобы закончить их накануне хотя бы часов в пять. Это трудно, и я с годами все с большим уважением и даже завистью всматриваюсь в сильных женщин "некрасовского" типа. Впрочем, к своей физической слабости я все-таки сумела приспособиться, поставив перед собой цель: моя семья не должна страдать оттого, что я не в состоянии много и напряженно трудиться. Впрочем, у меня есть критерий или, правильнее, планка, выше которой я стараюсь не подпрыгивать: если муж доволен, значит, у меня в доме все в порядке. А что сверх того — то от лукавого. Свои силы я тщательно экономлю, "размазывая" домашние дела, которые можно сделать за один день, на полтора или даже два. Стараюсь, чтобы два или три трудоемких дела не оказались втиснутыми в один день. Если меня спросить, ради кого я это делаю, я отвечу не задумываясь: не ради себя, не ради своей лености, но ради детей. Посмотрите на многих женщин, у которых ухоженный дом и обеды просто чудо гастрономического искусства. Они убиваются на службе, в магазинах, на кухне, в ванной над корытом. Все у них хорошо, вот только с собственными детьми не о чем разговаривать. А почему? Да потому, что нет ничего проще (да, да!) тяжелой домашней работы: ушла на кухню или в ванную и паши там на здоровье, считая, что ты на совесть исполняешь свой семейный долг. Самая трудная домашняя работа — это общение с детьми. Я это поняла давно и, заметив за собой, что, устав, прихожу к детям раздраженной и злой, стала себя лелеять и холить. Все хорошо в меру, и раз уж мне не дано быть суперхозяйкой, лучше подсокращу кое-какие домашние дела, но зато приду к детям в комнату веселой и довольной жизнью.

Когда-то в роддоме, где я произвела на свет своего второго сына, я услышала от одной женщины такие поучительные слова: "Слава Богу, есть у меня теперь дочка, которая только мне и нужна была. Вот у меня семилетний сын. Мне уже сейчас не о чем с ним разговаривать. У папы есть общие темы для разговоров с сыном, а у меня нет. А что будет, когда он вырастет?" Эти слова меня озадачили, и, несмотря на то, что одному моему мальчику было тогда три года, а другому три дня, я решила, что уже сейчас мне надо закладывать основы нашего будущего общения. Надо научиться рассказывать друг другу о своей жизни — я им, а они мне — о себе. О чем же с мальчишками говорить? На том раннем этапе я стала внедрять в нашу жизнь такую тематику. Со старшим Митей говорила о маленьком Ване, рассказывала ему различные поступки малыша, его смешные словечки. При огорчающем меня недостатке любви старшего к маленькому старалась это исправить так. Рассказывала Мите что-нибудь из жизни Ванечки, присовокупляя к этому свой любимый рефрен как некий неопровержимый вывод: "Посмотри, как он тебя любит!"

Вообще смешливость моих детей я в этом нашем общении стараюсь использовать на всю катушку, и дети ужасно любят слушать веселые истории из моей жизни, вроде этой: "Выхожу я, ребята, изметро и вижу за стеклом в ларьке какого-то странного вида мясо. Читаю на ценнике: "Копченые коты" и думаю: "Боже мой, уже котов коптят и продают". Снова вглядываюсь и наконец читаю правильно: "Копченые кости"". Такие рассказы, как правило, я повторяю по многочисленным просьбам трудящихся раз двадцать и в ответ слышу от детей подобные же смешные случаи. Причем маленький рассказывает намного больше, чем старший. Уж не потому ли, что я потеряла первые три года его жизни, когда лишь наставляла да развивала сына?

Да, простое, неторопливое общение с детьми — вот что им нужнее всего! Но где среди хозяйственных хлопот взять для этого время? Я внимательно приглядывалась в книжках о старой русской жизни к тому, как велось хозяйство в семьях различных сословий, и пришла вот к какому выводу: труднее, чем жилось еще недавно и живется ныне русской женщине, похоже, никому не было. Когда в семье нет бабушки, но есть маленькие детки, то ноша на женских плечах оказывается почти невыносимая. Причем самое тяжелое, что с детьми носишься сама без передыху — с утра и до вечера. Да я все дела в доме переделаю, приготовлю и постираю, что нужно, только посидите вы с моими детьми хоть пару часиков, чтобы не путались они в это время под ногами, не выхватывали из-под ножа сырую картошку, не брызгались водой в ванной и не вопили при этом истошным голосом! Да, русские крестьянки таскали своих детей на пожню, где работали. Это мы знаем из трогательного стихотворения Некрасова. Но в больших крестьянских семьях такой необходимости не было: малыши оставались дома под присмотром бабушки да дедушки или старших детей. Практически у всех были в старину няни! У жен квалифицированных рабочих и зажиточных крестьян, у мещанок и чиновниц, уж я не говорю о дворянках и купчихах — словом, у всех! Потому что это совершенно несовместимые дела — ведение хозяйства и уход за маленькими детьми. А вот мы, современные женщины, это совместили! А итог? Нервы наши напрягаются до предела, потому что параллельно с хозяйственными хлопотами идет так называемое общение с детьми: уговоры и разговоры, плач и капризы, объяснения и угрозы, шлепки и поцелуи — все вперемешку. Страдают от этого больше всего, конечно же, дети: им не хватает уравновешенной, спокойной, любящей мамы. Что же делать? Нанимать няньку? Где уж нам за буржуями тянуться... Выписыватьбабушку? А в квартире и так тесновато. Значит, остается только терпеть, крутясь как белка в колесе.

В этот страшный городской омут когда-то попали из деревень наши матери (1940—50-е годы). Их никто в деревнях не воспитывал: незачем было, поскольку труд и участие в общих семейных заботах сами формировали человека трудолюбивым и достаточно уравновешенным. Обосновавшись в городах, наши матери отдались привычному и любимому ими труду (производство, домашняя работа), не особенно вглядываясь в то, какими растут их дети. Они следовали тому, что видели сами в детстве: главное работать на совесть, принося в дом трудовую копейку, да накормить всех, да обстирать, да обшить. Все сделали и себя не жалели, а вот что же с детьми-то случилось? Просчитались наши матушки в одном: "в городу" дети сами собой хорошими не растут, нет у них здесь естественной трудовой и природной почвы. В городе вроде как жить легче и интереснее, но воспитывать детей намного сложнее, потому что это надо делать непосредственно рядом с собой, в постоянном общении и близости с ними. Так что куда ни кинь, а ноша городской мамаши ох как тяжела, и вроде бы оправдано ее стремление в качестве поощрения за труды праведные усесться перед телевизором да посмотреть парочку-другую серий какого-нибудь фильма, только вот не проглядеть бы за этим своих детей! Ведь по сравнению со своими матерями мы уже и не так трудолюбивы, и не так терпеливы, и не так добры...

Все мы какие-то ныне нервные! Грубость, которая царит в общении современных матерей со своими детьми, просто поразительна. От слов, употребляемых иной приличной с виду мамашей, оторопь берет: "ты меня заколебал", "не ори", "олух", "заткнись", "кретин". Забыты старые ласковые словечки, обращенные к деткам: ангел мой, голубчик, голубушка, душенька. В вологодских деревнях старушки и по сей день так мило обращаются к совсем маленьким ребяткам: матушка, батюшка. Какая красота! Жаль, что такая манера общения с детьми как будто совсем ушла из жизни, зато прочно утвердилась в ней ведьмоватая Мери Поппинс, насмешница и грубиянка. Зачем-то в юмористическом ключе подается в детских книжках, наиболее часто читаемых ныне, вековечная проблема отцов и детей, вывернутая наизнанку как якобы изначально присущее взрослым непонимание такого особого, такого не похожего на них "мирадетства". Сентиментальное закатывание глазок по этому поводу по сути своей очень поверхностно, и вот странная картина открывается глазам моим: семилетний ребенок, шалун и непоседа, сидит и слушает "Маленького принца" Экзюпери, доверчиво вбирая в себя мысль о какой-то своей детской непонятости этими ужасными взрослыми. По моим наблюдениям дети, которые благополучны в своем общении с родителями, не сочувствуют такого рода комплиментам в адрес "чудесного мира детства" и спокойно, не сопереживая, минуют эти страницы. Они их просто не понимают.

Впрочем, разговор о детских книжках и вообще о чтении детям чрезвычайно сложен и может увести нас далеко от церковных праздников, о которых я хотела рассказать. Да и упомянула я об этом потому, что подготовка к праздникам, весьма хлопотливая в хозяйственном отношении, не снимает самой главной материнской обязанности: любовно и терпеливо говорить со своими детьми, замечая и подмечая за ними все.

Вот священник А. Ельчанинов воспроизводит в своем дневнике разговор с Х., который имеет некоторое отношение к предпраздничным дням:

—Я никогда не видел прислугу в таком раздраженном состоянии, как в последние дни Страстной недели. Очевидно, пост очень дурно действует на нервы.

Ответ.

—Вы совершенно правы; но пост есть дело совершенно внешнее, техническое, подсобное и, если оно не сопровождается молитвой, усиленной духовной жизнью, то дает только повышенное раздраженное состояние. Естественно, что прислуга, которая постилась всерьез, и которую заставляли на Страстной усиленно работать, не пуская в церковь, злилась и раздражалась.

Вот я и есть та самая "прислуга", которой на Страстной приходится очень много работать! Есть обо мне трогательные слова и в другой книжке — о воспоминаниях о московском священнике Сергии Фуделе, написанных его сыном. В одной из газеток, издававшихся им в своем приходе, было помещено объявление, в котором настоятель призвал своих прихожан дать возможность прислуге поговеть постом. "Больно слышать на исповедях, — писал священник, — о том, что люди многие годы не говели, потому что хозяева не пускают их в церковь". Прочитав это, я вздохнула: "Про меня бы кто написал такое".

Каждый пост (в особенности Великий) знаменует для меня генеральную уборку дома, которую я старательно растягиваю на всю его длину (вот это, кстати, я с удовольствием взяла себе на заметку из книжек о старой России). В Великий Четверток обязательно веду детей к причастию, службу в Великую Пятницу пропускаю и лишь во второй половине дня привожу детей поклониться плащанице. Великую Субботу провожу на кухне у плиты, и лишь часам к трем мы с детьми выбираемся в церковь святить куличи и яйца. Детям это нравится ужасно! Они с удовольствием разглядывают то, что принесли другие, еще раз любуются плащаницей, наблюдают, как служительницы украшают перед праздником храм. Причем я в очередной раз, в одиночку (дети почему-то не разделяют этих моих чувств) восхищаюсь вышивкой на тех полотенцах, которыми в этот день украшены иконы.

А дальше? Утро начинается с поцелуев и радостных приветствий: "Христос воскресе!". На столе лежат пасхальные подарочки, на стульях — праздничная одежда, а на кухне... То, что вчера мама ни за что не дала попробовать! На красивой скатерти расставлены тарелки с пасхальной едой. Это, конечно, не то изобилие, которое описывал Шмелев в "Лете Господнем". Но что уж нам за тем баснословным богатством тянуться! Для детей праздничной является та еда, которую они не едят в будни: крашеные яйца, куличи и, скажем, немного ветчины — этого вполне достаточно для праздничного завтрака. Для старшего сына это и разговены, поскольку Страстная неделя — единственная постная в его жизни: на это я выпросила у себя дома разрешение. Больше он никогда не постится — запрещено отцом. Перед тем как приняться за еду, поем с детьми пасхальный тропарь — столько раз, сколько захочется.

В праздник я ничего, кроме разогревания еды и мытья посуды, не делаю и вся в распоряжении своих домашних. Что хотите, то и делайте со мной. В шахматы? Хорошо, будем играть в шахматы. Включить проигрыватель? Давай! Сделать аппликацию? Пожалуйста. А гулять — куда хотите? В парк? На залив? В лес?

Это большой праздник. Но есть в году праздники и поменьше — те, радость которых не вполне понятна людям нецерковным. Например, Никола — зимний и летний, Петр и Павел, храмовые престольные праздники... Как их праздновать, если они зачастую посередь недели и представляют собой дни будничные, рабочие? И праздновать их как-то не хочется людям нецерковным... Однако и этонежелание можно обернуть его противоположностью. Каким образом? Да самым простым и естественным для женщины: взять да и напечь пирогов! Кто решится в ответ на это хмуро проворчать:

—Что еще за праздник выдумала! Знать его не желаю!

Наоборот — услышав еще с порога пирожные запахи, усталый человек радостно удивится:

—У, да у нас пирогами пахнет! А какой завтра праздник?

И вот тут я торжественно объявляю что-нибудь вроде следующего:

—Сретение Господне!

—Ну хорошо, — слышу я в ответ, — значит, будем праздновать Сретение.

И вот мы всей семьей вступили в церковный годовой круг, и мы все уже не чужие Церкви Христовой. Во имя этого я и пол перед праздником мыла, и еду повкуснее готовила. Воцерковление семьи — вот то, чего больше всего жаждет сердце мое.

Перед сном мы с детьми выясняем важный вопрос:

—Митя, ты завтра куда — в церковь с нами или в школу?

—Мамочка, я бы хотел в школу...

—Хорошо, пусть будет по-твоему.

С детсадовцем Ванечкой дело покамест обстоит проще, но я, предвидя будущие трудности, уже сейчас частенько нашептываю маленькому:

—Ванечка, хоть ты-то меня не бросай. Вырастешь и ты, будешь не в церковь ходить по праздникам, а в школу. А мне одной, знаешь, как скучно без вас в храме!

—Я тебя никогда не брошу, — шепчет мне в ответ Ванюшка. — Я всегда с тобой по праздникам в церковь ходить буду". Не знаю, так ли будет или иначе, но завтра-то мой младшенький пойдет со мной в церковь встретить радостный праздник.

Глава 6. О послушании жены верующей мужу неверующему

Последнее время много я думала о послушании, и связались мои мысли в такой веночек. Вот жена верующая и муж неверующий. Идет женщина по своему духовному поприщу, и мысли ее двоятся. Уставов церковных она не исполняет — ни в отношении себя, ни в отношении супруга, ни в отношении детей (муж не позволяет). Да и возможно ли их исполнить? Вся надежда на милость Божию. Но вот перед глазами ее две-три благополучные христианские семьи, они для нее — как живой упрек: у нее-то все не так, как надо бы! На исповеди глаза разбегаются у женщины на свои грехи: что грех, а что не грех в жизни, далекой от уставной христианской? Идут годы, а в ней все крепнет комплекс какой-то вины: не сознание своей греховности, а будто бы она кому-то что-то должна. Не Богу, нет, а людям, — может быть, батюшке в церкви, а может быть, прихожанам, с которыми встречается она в храме. Душевная подавленность, постоянное неудовлетворение своей жизнью не приближают к Царствию Небесному, поскольку творит все это фарисейская закваска, цепляющая границы того, что доступно самому поверхностному взгляду.

И первый дар от Бога твоей семье — ты сама. Любовь Господа к детям Своим, верующим и неверующим, столь огромна, что сколь ни была бы самоотвержена, как бы не любила свою семью женщина, она не может воздать мужу и детям так, как от нее ожидает Господь. В этом осознании — источник глубочайшего покаяния, сокрушения и возможность безграничного самосовершенствования для женщины, жены и матери. Идя по этому пути сбиться почти невозможно, и иго Христово будет на нем легко и радостно. Наша любовь к мужу и детям несовершенна, она постыдно мала. Так люби же ихсильней, сестра моя, и не стыдись любви своей. Если ты будешь держать перед глазами высочайший образец (любовь Господа Иисуса Христа к чадам Своим), то грехи твои, связанные с отступлениями от уставов церковных, Господь покроет и простит тебя. Простит за любовь во имя Его...

"Держи свой ум во аде и не отчаивайся", — так научил Господь старца Силуана. Мне кажется, что эти слова приложимы не только к жизни монаха, но и к любой другой жизни".

Сейчас о послушании жены верующей мужу неверующему говорят там, где ощущается больший духовный опыт. Молодость же, то ли пренебрегает этим, то ли боится научить своих духовных чад чему-то, якобы, противоречащему учению Христианской Церкви. Но, как говорится, исследуйте все Священное Писание: что оно говорит о жене? Только одно: жена должна быть послушна своему мужу. "Если она не ходит под рукою твоею, — писал, обращаясь к неудачливому мужу, сын Сирахов, — то отсеки ее от плоти твоей".

Весь Ветхий Завет пронизан призывами к обращению в послушание жен, но, может быть, в Новом Завете иное? Да там то же самое! Об этом многократно писал апостол Павел, который указывал, что в основе положенного от Бога неравенства жены и мужа, что собственно и оправдывает послушание первой второму, лежит разность их творения: "...он (т.е. муж — А.С.) есть образ и слава Божия; а жена есть слава мужа. Ибо не муж от жены, но жена от мужа; и не муж создан для жены, но жена для мужа". Но может быть это имеет отношение лишь к целиком христианской семье? Да нет же, "ибо неверующий муж освящается женою верующею, и жена неверующая освящается мужем верующим".

"Освящается" — вот какое удивительное слово сказано апостолом Павлом! Не так-то просто понять... Сколько женщин, теша свою гордыню, вообразили себе, будто они кого-то могут "освятить" своей персоной! Едва ли. А вот Господь все может освятить, приуготовляя путь ко спасению преданной ему души, послушливой и любящей. Она живет и будет жить среди неверных, которым Господь ради нее преизобильно ниспошлет Свою милость, и это будет их освящение. Церковь Православная признает святость брачного союза, а раз так, то следует прямо сказать измучившейся современной женщине, которая не знает, за что ей и хвататься в своей неверующей семье: ты должна слушаться своего мужа. Без твоего послушания добра в твоей семье не будет.

А то ведь у нас как иногда бывает? Пастырь Христов из страха потерять пришедшее в церковь чадо боится напомнить о послушании мужу.

Послушание ради Господа Бога — нет на свете ничего проще и радостнее этого. Вот, скажем, смирение. Долгий путь нужно пройти, чтобы однажды, где-то далеко впереди замаячил перед чей-то контур, вроде бы и неясный, но внезапно узнанный тобой: так вот ты какое, смирение Христово! И тут же, едва ты угадаешь, что этой красоте имя — Господь, Он отпустит твою измученную душу на свободу. Можно всю жизнь стремиться, идя по разведанной дороге, к смирению, но не стяжать его. А вот послушание — с ним намного проще: на этот путь можно встать сейчас же, не медля ни минуты! И самое поразительное, что все у тебя может получиться с первого же раза.

—Почти всегда. И если по его реакции понимаю, что он бы не хотел моего исчезновения из дома, то и не иду в церковь. Раньше так было очень часто. Но теперь он привык и старается не огорчать меня. Я ведь тоже стараюсь его радовать! Долгий путь пришлось нам с ним пройти, чтобы достичь этого согласия. В моей жизни был период (года два), в течении которого я месяцами не видывала литургии целиком, а лишь ее маленький кусочек, когда приводила к причастию своих детей. Чтобы дети не возненавидели церковь, я их водила туда не часто, а сама ходила в храм лишь по воскресеньям, к вечерне послушать акафист. Если б ты знала, как я старалась заслужить разрешение пойти в церковь на эту самую коротенькую из служб, в течение которой моему мужу не было бы в тяжесть мое исчезновение из дома! Да я в субботу-воскресенье, когда он отдыхал после трудовой недели, по одной половице ходила! И едой я старалась ему угодить, и своим хорошим настроением, и заботой о детях... И вот вечером в воскресенье я просила отпустить меня в храм на полтора часика, а муж хмурил брови! Какие же слезы текли у меня из глаз, как я, грешница, попрекала его за невнимание ко мне! Теперь прошло то трудное время, и я благодарна своей совести, которая не позволила мне воцерковление собственной персоны обратить в неподъемную гибельную тяжесть для моего мужа. Его ведь вполне можно было понять. Вот жена начала бегать в церковь — что из этого получится? Может быть, она станет для мужа некуда негодной. Но вот хуже-то не стала, а наоборот. И неверующий человек делает правильный вывод: значит, Церковь Православная плохому не учит, значит, можно ей доверять.