[ главная | каталог по темам | каталог по авторам | каталог по названиям | хронология поступлений ]

[ Опубликовано на сайте "Православное чтение": Zavet.Ru ] Rambler's Top100


ПОВЕСТЬ О ПРАВОСЛАВНОМ ВОСПИТАНИИ.

ЧАСТЬ II. ДОЧЬ ИЕРУСАЛИМА.

Александра Соколова [ << назад | вперед >> | к оглавлению ]


Глава 3. Сказка про Еву

И нарек Адам имя жене своей: Ева, (1)
ибо она стала матерью всех живущих.
Бытие, 3, 20

Ева поднялась на свой любимый холм и оглянулась вокруг. Какой восторг охватывал здесь ее душу! С ней было так всегда. Стоило Еве окинуть взглядом голубеющую ширь небосвода, и эти благоуханные рощи, и манящее раздолье лугов, как вся ее душа приникала к этой земной красоте. Бессильная удержать в себе славословие, Ева начинала говорить:

– Прекрасен мир, Тобою созданный, Отче! Я, дочь Твоя, не могу насладиться его красой, живя на земле.

Ева шептала эти слова и глядела, глядела на творение ее Отца. Ева не могла оторвать глаз от того, что она любила, ей всегда было это трудно.

Ева присела на траву и ласково провела по ней ладонью. Кружевным своим рисунком она приковала к себе глаза матери. Цветы, листья, стебли, колоски переплетались столь причудливо, что Ева долго, очень долго разглядывала это сказочное разнообразие.

А день начинал гаснуть, и вместе с вечерним светом вошла в сердце матери ее всегдашняя печаль. Эта печаль была о детях. Для того чтобы предаться ей, приходила сюда Ева. Здесь она думала о своих сыновьях – Каине, Авеле, Сифе. Были у Евы еще и дочери, но о них ей думалось гораздо меньше. Дочери были похожи на нее, а себя Ева не любила. Когда-то давно, утратив Эдем, Ева в первый раз сказала своему Адаму: "Как ты похож на Отца!" И это было правдой. Адам был больше, чем она, похож на Бога, и поэтому Ева легко приняла господство над собою мужа. Она очень любила смотреть наАдама, радуясь его сходству с Богом. А Отца Ева помнила хорошо. Это было то, что она унесла с собой из рая, — знание Единственного Отца. И Он не отнял этого у своей согрешившей дочери.

И вот — первенцем Евы был сын! Когда он родился, Ева сказала самой себе: "Приобрела я человека от Господа". Радость переполняла ее. Жена, созданная из праха, оказывается, может быть причастна к созданию человека! Такая ни с чем не сравнимая драгоценность, как человеческая жизнь, зависит и от нее! Адам и Ева были детьми Бога и, похожие на Него, стали еще более подобны Ему в той власти, которую получили над своим детищем. Адам, доныне звавшийся лишь сыном и мужем, стал еще и отцом, а она, Ева, - обладательницей имени, не слыханного во Вселенной: она стала матерью человека.

"Что же это такое - быть матерью?" — мучительно раздумывала Ева. Чувство материнства было как бы знакомо ей. Где-то она переживала уже нечто подобное, какой-то уголочек ее существа был сроднен с ним... Но где? Когда? Ева отвела глаза от Каина и взглянула на мужа. И припомнились Еве его ласки и чувство, однажды пережитое ею в объятиях Адама! Теперь оно вернулось к ней странным вопросом: "А может быть, и этого человека родила на белый свет я?" У колыбели Каина ответить на него Ева не смогла. Как и многие Евины дочери, усвоившие от нее материнскую любовь-нежность к своим мужьям...

И все-таки праматери будет дан ответ на этот вопрос! Она была единственной на земле женщиной, доподлинно знавшей, что из сынов человеческих нет (и не будет!) ни единого, кто бы не был рожден ею, Евою, к греху и смерти. Даже безгрешного Праведника будет ждать на земле страдание и смерть, поскольку Он не избегнет чрева одной из ее дочерей. О Своем Спасителе Ева раздумывала часто: "А может быть, это будет рождение как у истинного Сына Божия, а не роды как у всех сынов человеческих?" На этом мысль Евы успокаивалась, поскольку она твердо знала, что роды - это начало жизни, ведущей лишь к смерти, а рождение — это только для вечности, только для Бога. "Самое простое и естественное дело в мире, — думала Ева,— это рождение сына от отца или сотворение сына отцом. А вот когда его рожает жена..." С недоумением останавливалась мысль Евы перед этим вселенским событием. Она чуяла здесь какую-то страшную трагедию, но уразуметь ее не могла.

…Со стесненным сердцем, в предчувствии будущей, не ясной для матери муки замерла Ева над своим первенцем. Новый человек родился в мир маленьким и слабым. Это было дитя. С удивлением Адам и Ева смотрели на жизнь самого необыкновенного творения их Отца. Детство явилась перед ними как тайна, которую надо было разгадать. И вот стал расти прекрасный первенец Адама, невиданный цветок Вселенной, человеческое дитя! Звезды и зори, все стихии мира прислушивались к его плачу и крикам радости. Прелестные бабочки на своих узорчатых крыльях уносили куда-то ввысь его первые разумные слова. Сын человеческий встал на ножки, и шелковая травка целовала его розовые пяточки.

Ева много размышляла об отношении Отца к их милому ребенку. Она чувствовала, что Он любит его иначе, нежели ее и Адама.

— Если бы я был как Бог, — сказал однажды Адам, глядя на Каина, — то гордился бы именно этим своим созданием. Вершина премудрости в творении Божием — это когда человек рождает человека. Но как же надо было умалить Каина, чтобы он родился! Раньше я и представить себе не мог, что такое крошечное создание может именоваться человеком.

— Да-да, — ответила Ева. — А я до сих пор не могу поверить, что из него вырастет муж, как ты, – прекрасный и разумный. И он скажет Богу: Отец...

Как сладок был этот первый под солнцем младенец! Детство Каина наполнило Еву счастьем, но с днями, прибывавшими в нем, стало расти и крепнуть непонятное ей самой страдание. Откуда оно взялось? Из новизны невиданных на земле открытий? Из слез болящего младенца? Из томительных часов, проведенных матерью у его ложа?

С рождением сына Ева познала тяжесть материнских трудов. Сила жены была несоизмерима с мощью мужа, однако по своей сути материнские труды были подобны тем, которые нес Адам, в поте лица своего добывавший пропитание для семьи. Воспитывая дитя, Ева никак не могла прийти в состояние довольства собой. Ребенок так часто плакал, он был столь требователен к присутствию матери, он хотел даже большего — завладеть всем ее свободным существом. Это было настоящее рабство! Власть Адама — это Ева понимала, но сына?.. В ответ на его притязания в Еве рождалось раздражение, усталость, злость. А еще — порой детская жизнь Каина была столь непонятна ей, что Еву начинало мучить недовольство. Материнский труд тяготил тело и душу, и это было бы невозможно вынести, если б не сладость детства.

И все-таки не в этих трудностях коренился источник страдания Евы. Страшная догадка мучала мать, неотрывно глядевшую на своего первенца: в чем-то Каин был не похож на Адама, да и на нее тоже, и эта его непохожесть пугала Еву. Острым своим умом мать пыталась осознать ее и — не могла. Из неведомой ей душевной глубины Каина смотрела в Евины глаза опасность. Она угрожала сыну откуда-то изнутри. Что же это? Что?!

Пока Каин был мал, Ева не решалась сказать правду даже самой себе. Младенец, родившийся от нее, был так чист и невинен, что Ева и поверить не могла, будто он – грешник от чрева матери! Ева думала о сыне: "Я научу его добру, и Каин, пришедший в мир столь невинным, не согрешит подобно мне и Адаму". Но сын рос, и мать явственно видела печать зла на его делах. "Откуда это?" — мучительно раздумывала Ева, пытаясь своими словами и делами стереть злую отметину, но она проступала вновь и вновь. Ева становилась то строгой, то ласковой, но лишь сильнее запутывалась в том, что делала.

— Один исход у ласки и наказания, — думала Ева, — но последнее хуже первого. Не хочу я огорчать душу Каина. Как-то Отцу далось решение покарать нас, детей своих… Нет в мире дела тяжелее суда. Кому оно под силу? Только Богу. Вот я и отдам Ему суд, потому что не хочу брать на себя непомерную эту ношу. Я и Адам наказаны, а где же у этой муки благой исход? Так и с Каином. У меня с ним всюду беда — в улыбке и гневе, в молчании и наставлении. Откуда она? Я так стараюсь!

И вот однажды, когда, замерев от ужаса, Ева встала над сыном, растерзавшим птенчика, она взглянула в его детские глаза и вдруг все поняла: в душе Каина — живое зло, и оно было там всегда! Со злым семенем сын родился, и вот — оно стало прорастать. "Нет, это не я! Не я его бросила в душу Каина, нет!" — так думала Ева, не находившая сил узнать себя в грехе сына.

В тот день праматерь Ева впервые поднялась на этот холм, чтобы побыть пред Богом в одиночестве. Ужас сжимал ее сердце, прозревшее вдруг непреложную правду: все ее дети, которым суждено придти в мир такими чистыми и невинными, будут рождаться во грехах. Они все, все до одного, будут грешниками, и грех, который есть в ней и Адаме, будет множиться, потому что будет расти ее семья, ее род. Мать не может запретить греху войти в души детей, как не может и воспрепятствовать им выйти из ее утробы.

С этого дня горестная мысль о потомстве не оставляла Еву. Временами она погружалась в беспросветное отчаяние. Ева учила Каина добру — и не могла научить его. Какая-то граница отделяла Еву от сына, и она не могла перешагнуть ее. Еве хотелось сделать решительный шаг и взять, наконец, в свои руки душу Каина. О, уж она-то ее пригладит, приласкает, сделает доброй и хорошей! Никак не могла понять Ева, почему душа Каина не в ее, материнской, власти. Наконец, Ева стала догадываться: за гранью, отделившей от нее сына, скрыто то, что принадлежит только Господу Богу, и вот над этим-то она не властна. Но что же это? Душа ли живая, дух ли его? Ева не знала, но чуяла драгоценность того, что скрыто за чертой, положенной между матерью и ее детищем изначально.

И вот отчаялась мать в своих усилиях! Все было лишь суета и плач в труде ее души, которая не могла достигнуть добра. Так и назвала Ева второго сына, данного ей Богом: Авель, то есть плач, суета. Взяв Авеля на руки и взглянув в его крошечное лицо, Ева повторила свою любимую молитву: "Ты похож на моего Отца". И вновь в сладость младенчества погрузилась душа матери. Надежда ожила в ее сердце, и Ева с новым рвением стала учить сына добру. Теперь-то уж она знала о пределе своей власти, и ее душа, видевшая Бога повсюду, в каждой травяной жилке, от боли, от стона, от тупого материнского отчаяния стала разлеплять в муке уста свои, чтобы прошептать, попросить, вымолить для детей благое у Господа Бога... Нужда учила Еву находить слова для молений к Нему. О себе стоит ли просить? Разве есть в мире из достойного Евы то, что Отец не дал бы ей? Нету такого под солнцем. Но дети... Что ей делать с ними? И от вечной материнской заботы заговорило ее сердце, а вслед за ним и уста зашептали простые слова, прося Бога образовать то, над чем она власти не имела: души ее с Адамом детей.

Была у матери и еще одна забота, проснувшаяся в ней от светлого взгляда рыженького Авеля: она начала рассказывать детям о Боге. Как путалась Ева в своих речах! Как мучалась, замолкая порой на половине пустого и скучного слова! О самом милом и родном, оТом, Кого душа ее знала лучше собственных детей, Ева рассказать и не могла.

— Отец... Он очень похож на нас. А вас Он любит больше, чем я. Сравните вон ту огромную гору с крошечным муравьем, ползущим по этой тропинке. Так ничтожна и моя любовь в сравнении с любовью Отца.

Каин и Авель в смущении отводили глаза от лица своей матери. Они ей не верили. Мать добра, она кормит их вкусной едой, а Бог... Ведь в Его мире им бывало и голодно, и холодно, и страшновато. Где же Он?

— Где? В Его мире, который больше этого. Там Он всюду виден и слышен. А еще - в мире Отца ничего не меняется.

— Как это — не меняется? — удивился Каин.

— Ну, например, там нет ни восхода, ни заката, ни дня, ни ночи.

Опять отвернулись от Евы дети. Кареглазый смотрит в одну сторону, светлоглазый — в другую.

— Но это ведь, наверно, скучно, когда ничего не меняется? — спросил Авель.

— Совсем не скучно, - ответила Ева. — На Отца смотреть радостно.

— Ну, так какой же Он, мама? Какие глаза у Него?

— Бог, наверно, очень-очень большой?

— Я не видела Его глаз, — тихо сказала Ева, — и не могу сказать, большой ли Он.

— Зачем же ты говоришь тогда, что видела Бога-Отца? — удивился Каин.

— Я видела Его не глазами, — ответила в растерянности Ева.

— А как же тогда?

— Я не знаю как...

Помолчали.

— Ну, а голос? Голос Отца ты слышала? Он как гром, да?

— Нет… Голос у Отца скорее тихий, чем громкий. Его слышишь как-то буззвучно. Это когда Он говорит одной твоей душе, когда лицом к Лицу.

И опять отвернулись дети. А на закате, засыпая, Авель тихо спросил у матери:

— Где живет Бог?

— В Своем Доме. Этот Дом недалеко от нас. Он близко.

— Там, где облака? За ними?

— Нет, не там.

— Где звезды?

— Нет-нет, Авель, совсем не в этой страшной пустоте. Дом Бога близко, но — не здесь. Я не знаю, как сказать об этом.

— Дом Отца сияет?

— Нет. Я не видела сияния. Там ничего не видно.

— Как же ты видела Дом Бога?

— Не знаю как, но я, поверь же мне, Авель, видела этот Дом!

— Отец живет в нем Один??

— Рядом с Ним Кто-то есть, — оживилась Ева. — Он одесную Отца, и я не могу забыть Его. Смотреть на Того, Другого, очень трудно. Он любит нас странной любовью — не такой, как Отец. Мы почему-то страшно, до муки, нужны Ему. Он любит нас вот так!

И Ева в порыве, описав руками полукруг, крепко прижала их к своей груди. При этом она как бы захватила ими все вокруг себя.

— А Отец - вот так...

И Ева медленно развела свои руки, будто одаривая ими окружающий мир.

— Кто же этот Кто-то? — спросил Авель.

— Я не знаю...

Авель заснул. Он рос совсем не таким, как Каин. Самое странное и почему-то обидное для Евы было то, что Авель и родился с этим отличием. Это было внесено в его душу не Евой и не Адамом. Какое-то особое знание было дано этому беспокойному и вовсе не благообразному младенцу. Авель был жалостливее Каина, проще, совестливее. И еще – он был совершенно бесхитростным.

— Каин, кого ты больше любишь — маму или папу?

Маленький Каин опускал глаза и, помолчав, тихо отвечал:

— Обоих.

— А ты, Авель?

И малыш, глядя отцу в глаза, тут же выпаливал:

— Маму.

Конечно же, и Каин, как все на свете маленькие дети, любил мать больше отца... Однако он, будучи совсем крошкой, умел это скрыть, просчитав возможные последствия своей искренности (неогорчить бы папу). У Авеля так не получалось никогда, да он и усилий к этому не прикладывал.

Каин был необыкновенно умен, причем ум его проснулся до странности рано. Адам, впервые увидевший лицо своего новорожденного сына, был поражен именно его разумным взглядом. Впоследствии ум и возможности дитяти вступили в нем в какое-то противоборство. Сильный ум маленького Каина был вынужден сосредоточиться на крошечной пяди семейных взаимоотношений и заботы о пропитании. Он изощрялся и оттачивался в этом тесном земном мирке, постепенно преобразуясь в хитрость. Применения для всей мощи умственных возможностей Каина не находилось — что ж, он научился искать для себя выгоду во всем. Потом к этому добавилась и зависть. Человек, не умеющий поступать попросту, а иногда и по вдохновению, не может не ценить своих умственных усилий. Каин ставил их очень высоко. Ева потом говорила:

— Каин стал себялюбцем, потому что ему некуда было девать свой ум. А ум съел душу Каина…

Вечно рассеянный, забывчивый, нескладный Авель не обладал столь сильным, как у Каина, умом. Да и в доме проку от него было гораздо меньше. Авель был большим мечтателем. Где бродили его мысли, в каких таких звездных далях?

Иногда Ева говорила с Авелем о Боге. Это были очень странные разговоры. Они не приносили удовлетворения ни той, ни другой стороне. Детские вопросы заставляли Еву напрягать всю свою мысль в попытке выразить словом жизнь Отца. И Ева чувствовала, что ей это не удавалось. Она не могла рассказать Авелю об Отце! Не понимал Еву и Каин. Попробовал говорить об этом Адам, но и его постигла неудача.

— Каин и Авель нас не понимают. Почему же это так трудно — рассказать детям о Боге? — удивлялась Ева.

В муках открывались у матери глаза на тайну духовной жизни ее детей! Ведь родив Каина, она и не подозревала, что детям нужно рассказывать о Боге. Зачем? Разве взирающему на этот прекрасный мир Бог не видим? Можно ли не знать Бога, видя Адама? Да и ее, наконец? Как это может быть в мире — жить в нем и не знать Бога?! Из сил выбивалась Ева, пытаясь понять это, и не могла. То чувство к Богу, которое жило в ее детях, не могло обмануть Еву. Смятенной своей душой мать чуяла: это не то, не то! Они не знали Его как Отца! Ведь Евино знание Бога было таковым, что если бы весь мир обрушился на нее, если бы пучины морские, сокрыв, не дали ей дыхания жизни, если бы огонь Вселенной сжег ее, она умерла бы с мыслью о том, что Отец благ и милосерд. Ева помнила Отчую любовь и не могла забыть ее. А вот дети были какими-то другими. Без конца спрашивали о Боге, получив же ответ — вот странность! — не верили ему. Они принимали в себя какие-то мелочи — что-то об Эдеме, о чудесах и ангелах, еще о чем-то не столь важном. Правда об Отце была детям недоступна… Долго мучалась в раздумьях, глядя на них, Ева. Наконец, она сказала самой себе слова, от которых душа ее загорелась как в огне: "Мои дети не знают Бога".

Ева решилась сказать о своем открытии Адаму. О, каким печальным взглядом посмотрел он в глаза матери! Оказывается, Адам понял все давным-давно и только не говорил ей об этой беде. Слова о ней заслонили бы от матери весь мир кровавым заревом. Они были бы подобны известию: "Женщина, а слышала ли ты когда-нибудь весть о смерти детей твоих?"

В день разговора с Адамом Ева пошла на свой холм молений и не смогла дойти до его вершины. Где-то в сухой расщелине она рыдала в одиночестве, и утробный крик ее не достигал небесной вышины. Ева теперь понимала: не быть ее детям похожими на Адама. Материнской душой она начала прозревать пучину греха, ожидавшую ее род, ее детей, от которых Бог сокрыл Самого Себя. Ева начала жить в ожидании неведомого ей ужаса...

... О дне, когда Каин убил Авеля, Ева вспоминать не могла. Тогда она впервые в жизни увидела мертвого человека и, послушная голосу Бога, не понимая и сама того, что делает, с помощью Адама закопала убитого в землю. Авеля не стало, но праматерь Ева всегда думала о нем как о живом. Она не ведала, где сейчас Авель, но твердо знала: тот, кто создан похожим на ее Отца, бесследно исчезнуть из мира не может. Это был человек, и, значит, он есть. Убийцу Каина Ева не вычеркнула из своего сердца. Как Отец не забывает на земле своих детей, так и она, родившая это чадо, должна помнить о нем. Так решила праматерь, и страшная вина за убийство Каином Авеля согнула ее плечи. Ева не оттолкнула ее от своего сердца. Она лишь сказала: "Я не боюсь этой муки, Господи. Пусть раскаяние за моего сына Каина войдет в мое сердце. Дай мне покаяние!" И эта мука вошла в нее. С тех пор Ева никогда не отводила глаз, когда слышалао Каине. Она смотрела смиренным тихим взглядом и знала, что он — ее вина, ее мука, ее любовь.

У Евы и Адама родился третий сын, и ему было дано имя Сиф, то есть основание. Ева вновь утешалась его младенческой порой, учила сына добру, неумело и косноязыко рассказывала о Боге. Когда она поднималась на эту гору, то молилась пред Богом обо всей своей растущей семье, обо всем человеческом роде, которому суждено наполнить землю.

Однажды, плача здесь среди прекрасных цветов, Ева вдруг почувствовала Приближение. Она закрыла в муке глаза, а когда открыла их, пред ней был Ангел. Он сказал ей: "Не плачь, Ева. Не все твои дочери будут рождать грешников. Среди них будет одна, и от нее родится Праведник. Грех не коснется Его. Та же, Которая станет Матерью Единственного Сына, по успении Своем, усыновит твоих детей. Она будет им матерью, способной давать в Боге лишь доброе. Ты же — прах, и не в твоей власти благое для детей твоих. Не плачь же, Ева!" Ангел исчез, но пока Ева смотрела Ему в глаза, ее мука, ее раскаяние, ее плач растворились в радости, подобной той, которую она знала в Эдеме. Ева пошла вниз, к своему дому. Навстречу ей выбежала маленькая дочка. Ева взяла ее на руки. Она посмотрела в ясные детские глаза и, прижав к себе дитя, пошла вперед — туда, где ее ждала жизнь.

...Я открыла глаза и взглянула в темное окно. Опять в моей голове пронесся ураган мыслей о праматери Еве. Опять в каком-то полусне мелькали предо мной чьи-то образы, слова, слезы.

Не было на свете женщины, которую бы я жалела как Еву. Она первая пережила трагедию материнства, дав имя ей на века: плач, суета. В этом слове сосредоточен первоначальный материнский опыт, до боли подлинный, настоящий, невыдуманный. Думаете, это только про Еву? О нет! Дитя, пришедшее в мир, — это всегда суета и плач матери. И первой на земле осознала это именно Ева. Жаль мне ее, бедную. У Евы ведь не было матери, и ее никто не учил уходу за детьми. И опыта воспитательного у Евы не было совсем. Ни капельки не было! И все эта женщина решала в жизни сама: как унять плачущего ребенка, как его развеселить, как припугнуть, как выкормить, как на ноги поставить. А потом смотрела она на своих детей и видела, что же у нее, непутевой, в конце концов, получилось… В этиминуты некому было утешить Еву, сказав ей: "А ты, доченька, потерпи". Эти единственно нужные в жизни слова может произнести только мать. Но ее у Евы не было…

В жизни праматери были моменты страшного отчаяния, знала она и подлинную трагедию. Вынесла ли любовь Евы жалость к своему первенцу? Я не знаю. Но, видимо, какой-то урок Ева вынесла из этого, назвав своего третьего сына Сиф. Все началось для праматери сызнова: да — суете, да — плачу, но это надо было принимать и терпеть до самого своего смертного конца.

Я часто размышляю о Еве. Я люблю думать о том, как она была красива. Ее красою я просто горжусь! Ева была очень умна и глубока душой. Она обладала совершенной любовью к мужу. Есть, однако, в Еве одна особенность, вызывающая во мне странное чувство.

— О праматерь Ева, почему же ты не смогла рассказать детям о Боге? Ведь ты знала Его! Ты видела своего Отца. Слышала Его! Как же могло случиться, что ты не сумела передать детям свое знание Бога?

Ева молчит, а между тем как мне необходимо ее слово! Кому же в мире дано просветить своим материнским духовным участием мою суету и мой плач о детях моих?

— О праматерь Ева, не можешь ты помочь мне в нужде моей. К Другой, удочерившей меня, обращаю я слова свои: "Взгляни же, Пречистая Дева, на еще одну неразумную дочь Твою. Что сделала я с детьми своими! В сердцах их нет огня любви к Богу. Да и вера-то есть ли в них? Помоги же мне, Госпожа моя! Попроси у Сына Твоего частицу этого огня. Хоть одну искру! Кроткий Сын Твой услышит мольбу Своей Матери. А меня пожалей, Госпожа моя. Проведи Материнской рукой по белеющим волосам моим. Возьми за руки и подними из праха... Я — духовная неудачница, так помоги же мне в духе Ты, о Всемилостивая Царица Царства Святых!"

...Вновь открылись светлые глаза Авеля:

— Мама, а там, где Отец, нет ли у меня еще одной мамы?

Ева печально покачала головой:

— Нету, сынок. Ни у тебя, ни у меня матери на небе нет. И никогда не ищи ее там, Авель! В Доме Отца моего нет никого, кто походил бы на жену. Человек обретает мать только на земле, а вместе с нею — и грех, и страдание, и смерть.

Авель заснул, не дослушав речей своей матери, а я — я вновь открыла глаза и посмотрела в ночное окно:

— Не забыть мне тебя, праматерь Ева! Первую трагедию материнства — не забыть. О Ева, вечная Ева, не умеющая помочь в духе детям своим…

[ << назад | вперед >> | к оглавлению ]      [ в библиотеку ]


| главная | библиотека | родителям | сомневающемуся | новоначальному | вопросы | заметки | общество |

Ремонт пылесосов роботов пылесосы fixit.center/remont-robota-pyilesosa-v-moskve.html.

Copyright © Zavet.Ru
Православное чтение, 2001-15 гг.
Rambler's Top100
ЧИСТЫЙ ИНТЕРНЕТ - www.logoSlovo.RU